Оскорбления-оскорбления-оскорбления, снова она сыпет оскорблениями. Как красивая девушка может испражнять из себя столько желчи? Она снова оскорбляет меня, а ещё своего лектора и нашего с ней общего знакомого. Неужели Сергей и правда её так мало трахает, что она не может угомониться? Я смотрю на неё, она презрительно смотрит на меня своими узкими глазами и хамит мне. Маленькая мерзость, думает что она принцесса. Ты меня достала. Посмотрим что ты скажешь после экзекуции. Я бы мог подумать, что это её способ флирта, но когда-то она сама презрительно фыркнула на это предположение и сказала “ничего глупее я в жизни не слышала”. В её глазах тогда было презрение и злость. Я прощаюсь с ней, кидаю деньги на стол и ухожу из кафе, где мы сидели.
Через два дня я зашёл к ней домой. Аня открыла мне дверь и пропустила в квартиру, её родители были на работе, а у самой Ани был библиотечный день. Сегодня эта третьекурсница поплатится за свой хамский характер. Сергей вернется со стажировки только через 3 недели. Надеюсь, она успокоится за это время. Со мной моя синяя спортивная сумка с надписью “Россия”. Когда я покупал её в спорт-маге, других, менее пошлых не было. Ане я сказал, что я вернулся с тренировки и решил зайти к ней. Да, она снова меня пустила. Она была одета в футболку и домашние штаны, слишком широкие чтобы через них были видны её поджарые ножки или попа.
Мы прошли в её комнату, я сел на стул, положив свою сумку на пол, она села на кровать, взяв мобильник и уткнувшись в него. Итак, мне надо вытащить мой подарок из сумки, выхватить мобильник, повалить её на кровать. Как бы это сделать?
— Чего надо? — сказала она холодно
— Я тебе кое-что принёс.
Я встал, переложил сумку с пола на стул и начал открывать её. Всё, теперь хода назад не будет. Сейчас я совершу действия, которые можно будет квалифицировать минимум как побои. Это тюрьма. “Ззззз”, — звенит язычок на моей спортивной сумке, пока я её открываю. Вчера я зашёл к тетушке на работу и позаимствовал там кое-что. Это мрачное место всегда меня напрягало, и я старался там не появляться, но как же мне свезло, что ещё позавчера тётя попросила меня посмотреть что у них на работе творится с электрической проводкой и компьютерными сетями. Никогда бы не подумал, что зайду в психиатрическую лечебницу с такой довольной миной. Я еле сдерживал свою улыбку, закусывая губу. Мои пальцы холодели, когда я сворачивал позаимствованное в рулон и прятал в мой рюкзак, в котором лежали инструменты. Ничего я верну, что взял. Что же я взял?
Я вытащил из сумки немного потрепанную смирительную рубашку и повернулся с ней к Ане. Аня сначала посмотрела в непонятках и совсем не испугалась. Она ещё не знает, что она её наденет. Пусть даже этого не хочет.
— Не хочешь примерить? — я сделал шаг к ней, она всё также смотрела на меня, — Примерь её.
— Ты с ума сошёл что ли?
Я подошёл и протянул рукава рубашки к её рукам. Потом я резко, держа рубашку в обоих руках, приподнял Аню и отодвинул к середине кровати, она завалилась на спину. Тут Аня поняла, что я не шучу. Оставив рубашку лежать на её животе, я резко отобрал телефон из её рук, заблочил, нажав кнопку на ребре телефона и положил его к себе в карман. Я поднял рубашку с Ани, опять ухватившись за рукава смирительной рубашки. Аня размахнулась ногой и ударила меня. Она начала полу-кричать “отойди”, “перестань”, “прекрати”, отбиваясь ногами и руками. Улучив момент, я всунул её руки в рукава рубашки и перевернул Аню на живот, усевшись к ней на поясницу. Из кармана своих джинсов я достал выпиравший из него шарик-кляп. Аня начала кричать, хоть и не видела кляпа, я, ухватившись за лоб, притянул к себе её голову, её рот приоткрылся, и я быстро сунул туда кляп, не давая ей понять что происходит. Она била меня сзади своими ногами и пыталась что-то делать руками, но в смирительной рубашке её руки были почти бесполезны. “Ммм!”, — замычала она. Я подтянул рубашку так, чтобы девичьи руки полностью оказались в рукавах, после чего начал сковывать застёжки за её спиной. Ткань рубашки достаточно плотная, поэтому Аня никак не могла сквозь рукав ухватиться за другой рукав, чтобы его стянуть. После того как я застегнул задние застёжки Ане уже не на что было надеяться. Теперь она в моей власти. Я взял её за талию и перевернулся вместе с ней так, что получалось, будто я обнимаю её сзади, а мы с ней сидим на кровати. Получив простор для атаки руками, она стала бить меня по ногам, отталкиваясь ногами от постели, чтобы я бился головой об стену. Аня продолжила истерично мычать, вертясь как юла. Схватив её правую руку я смог просунуть её в отверстие на груди смирительной рубашки. Со второй рукой пришлось посложнее, потому что Аня ну никак не хотела оставлять правую руку в том же положении. Мне потребовалась где-то минута на левую руку, и когда я смог её продеть в отверстие, я своей правой ногой взял Аню за ноги и перевернул обратно живот. Быстро дернув рукава на себя, я защелкнул крепёж на её спине. Теперь казалось, что Аня очень-очень крепко себя обнимает. Всё, теперь она скручена, осталось последнее. Я поднял её на своё плечо, попой вперёд. Долго я её так не удержу, она тяжелая и брыкается как бешеная лань. Ничего, попробовав родительского ремня по своей попе, эта лань присмиреет. Я дошёл до своей сумки и достал оттуда два крепежа для ног. Это были огромные для женского тела широкие многослойчатые кольца для крепления ног пациентов. Я прошёл обратно до кровати, скинув Анну на скомкавшееся одеяло. Я взял один из крепежей, взял её брыкающуюся правую ногу, надел крепеж на неё после чего закрепил на дощатой стенке Аниной кровати. Левой ногой Анна продолжала меня бить, и было достаточно больно. Я ещё раз перевернул девушку на живот и уселся на её спине, удерживая её своим весом. Девушка была почти беззащитна перед тем как я просунул большие пальцы под её штаны и трусики и начал их стягивать, оголяя попу. В ответ на эти действия и получил громкое мычание. Мне не составило труда стянуть штаны с трусами моей пациентки до щиколоток, после чего я вытянул левую ногу из этой одежды. Я взял второй крепеж и закрепил левую ногу девушки, причем достаточно далеко от правой, её ножки оказались разведены, а сама она — привязана кровати за ноги, готовая для так давно заслуженной экзекуции.
Наконец, встав с кровати и запыхавшись, я оглядел результат своей работы. Так долго вожделенное мною тело трепыхалось в смирительной рубашке с голой попой, привязанное к кровати в ожидании порки. Аня посмотрела на меня своими злыми узкими глазками, её лицо было красным от прилившей крови. От всего этого зрелища кровь прилила и к моему члену.
— Маленькая принцесса, — начал я свой заготовленный монолог, — слишком долго считала, что все вокруг её слуги, которым она может грубить. Её друзья теперь должны показать, что даже принцесс иногда раздевают догола, привязывают к скамейке и секут как крестьянок.
Две минуты я читал ей мораль про её поведение, закончив фразой “и раз ты нуждаешься в лекарстве, я его тебе выдам. Когда мы делаем операции, мы раздеваем пациентов до гола, когда делаем массаж спины, оголяем спину, значит когда лекарством назначается ремень, то и он должен выдаваться по голой попе. Давно ты в последний раз лежала также?” Я напомнил ей про то как она признавалась, что папа и мама выдавали ей порции ремня, когда дочуркино хамство и поведение выводило их окончательно. В основном это были терапевтические дозы шлепков по попе маленькой хамки, перекинутой через коленки. Но пару раз она получала и ремня. Она призналась об этом ещё год назад, когда я в шутку предложил ей предложить её парню выпороть её за поведение. Тогда она не отнеслась отрицательно, лишь сказав, что её парню может такой вариант понравится, а ей самой “этот вариант” кажется хорошим, потому что это для блага их с Сергеем отношений, и это бы вовсе её не опозорило. Я даже знаю где её папа держит тот самый ремень. Однажды я увидел как её отец вытаскивает из шкафа какую-то одежду, а рядом на перекладине висит солдатский ремень, который сразу видно был новым, и не надевался. Тогда я представил что именно делали этим ремнем и покраснел, а мое сердце забилось чаще. Прекратив вспоминать, я подложил Ане под её таз подушку, приподняв ей попу, хотя та не особо давалась и все ещё мычала, извергая из-под кляпа проклятья и оскорбления.
Я сходил в соседнюю комнату за тем ремнем и вернулся к девочке, привязанной к кровати в ожидании порки. Ремень был спрятан сзади за моим поясом. Я посмотрел на Аню и сказал “красивая попа”, она смутилась и попыталась сжать ягодки, но с раздвинутыми ногами это очень сложно. Я погладил её по ягодице и улыбнулся бесполезным попыткам уклониться. Я начал массировать вожделенную попу и немного раздвигать ягодицы, показывался её анус. Также я наконец увидел как выглядит её киска. Эту киску не брили где-то две недели. Я достал свой мобильник и стал фоткать её попу и влагалище, Аня запротестовала мычанием, но сделать ничего не могла.
— Потом сравним с видом твоей попы после ремня, кстати вот и он.
— Ты не посмеешь! — сказала она невнятно из-под кляпа
Я вытащил из-за спины притащенное из шкафа, и тут Аню реально прошибло страхом от вида солдатского ремня, которым её сейчас будут пороть по заднице. Глаза исказились от ужаса, она задрожала и опять повернулась на бок, показывая свою киску с другой стороны. “Ммм, нм, нндо мм! Мн нм был” Потом я узнал, что эти слова значили “Мммм, нет, не надо им! Меня не им били”. На самом деле её пороли другим ремнем, импортным, брендованным, из кожи. Даже знать не хочу откуда у её отца-инженера была такая дорогая вещь в начале двухтысячных. Солдатским ремнем же её просто пугали. Сейчас же девушка, привязанная, оголённая и беспомощная и понявшая, что её друг не шутит, смотрела во все глаза на орудие, которым её пугали несколько лет, до конца телесных наказаний. Я сфотографировал её лицо, потом убрал свой мобильный телефон на Анин стол, также я поступил и с её телефоном, проверив, что на нём до сих пор нет блокировки пинкодом. Я сказал Ане, что перепишу всех её друзей из её адресной книги и, если что, они все получат фото Анны. Может быть сам факт порки ей не кажется стыдом, но если его увидит весь интернет, то тут-то она испугается. Я взял свой мобильный телефон, включил на нём запись видео и закрепил кружкой, стоявшей на столе, так, чтобы телефон видел весь процесс. К сожалению, её лица видно не будет.
Ох, мерзавка, и поплатишься ты сейчас за всё. Ремень лежал, сложенный вдвое в моей правой руке, его конец я придерживал левой. Я представляю чувства загнанного животного, которые сейчас испытывает Анюта перед предстоящей поркой. И мне её совсем не жаль. Я хочу выпороть её по заднице, слышать как она кричит, видеть как она плачет, а потом заставить её же извиняться за свое отвратительное поведение. Анна смотрела на меня снизу вверх, я забрался левым коленом на кровать, ухватился левой рукой за её рубашку и придавил её к одеялу. Её голая сжимающаяся в предвкушении мишень была готова для отцовского ремня. Я взмахнул рукой и что есть мочи ударил по её заднице. ХЛОП! Первый удар ремнем за последние годы заставил Аню вспомнить как она плакала во время порки и просила маму и папу прекратить экзекуцию. Моя девочка сжалась и вытянулась одновременно, сжав кляп в её рту. Следующие пару ударов ремня дались ей ещё сложнее, потеряв самообладание, Аня начала скулить, а потом и кричать сквозь кляп. Из-под кляпа слышались отчетливые “прекрати”, “хватит”, “нет”, “не надо”. Хлоп! Хлоп! Хлоп! Удары из такого положения не получались сильными настолько насколько я хотел. Я поднялся на ноги и приказал Анне не ерзать, иначе вместо задницы она получит по бедрам. ХЛОБЫСЬ! Анна выгнулась, широко раскрыв глаза и сжав красную попу, на её обиженном и оскорбленном красном лице начали проступать слёзы. ХЛОБЫСЬ! ХЛОБЫСЬ! ХЛОБЫСЬ! “Это тебе за оскорбления!” ХЛОБЫСЬ! ХЛОБЫСЬ! “И это” ХЛОБЫСЬ! “И это” ХЛОБЫСЬ! “На, получай, маленькая принцесса” ХЛОБЫСЬ! ХЛОБЫСЬ!
Удары сыпались друг за другом, Аня кричала из-под кляпа, слёзы обиды полились ручьём. Она никак не могла подумать, что её друг,.. даже не парень(!), а просто друг может взять и всыпать ей ремнём, будто она опять маленькая девочка. Она сжималась и содрогалась-выгибалась после каждого удара ремня, было видно, что ни один удар не даётся ей так просто. “Она уже взрослая!” ХЛОБЫСЬ! ХЛОБЫСЬ! “Он не имеет права!” ХЛОБЫСЬ! ХЛОБЫСЬ! Я знаю о чём ты думаешь. “Не прощу! Сдам в полицию! Убью! И Сергей убьёт!” ХЛОБЫСЬ! ХЛОБЫСЬ! ХЛОБЫСЬ! Я бил и бил, уже забыв сколько ударов она получила. Удар, за ударом, за ударом. Через какое-то время её попа стала напоминать две спелых ягоды малины, и эти ягодки очень контрастировали с её молочными бедрами. В какой-то момент Аня просто стала стонать, иногда немного вскрикивая от ударов, а её тело, потеряв все жизненные соки, сдалось и расслабилось. Дальше можно было не пороть, терялся воспитательный эффект. Я остановился, чтобы осмотреть на работу. Аня повернула голову и посмотрела на меня. С ей глаз по её зарёванному красному от истерик лицу стекали слёзы. В её взгляде больше не было той злости, смотрела девушка очень жалобно, вся её спесь куда-то подевалась. Весь её вид говорил, что она ПОНЯЛА. Я сказал ей, что её порка закончилась и спросил поняла ли она. Она жалобно закивала головой. Я кинул ремень так, чтобы он упал перед её лицом, девушка вздрогнула.
Я сел за её стол, выключив свой мобильник с записи. Теперь я мог просто сделать пару фото её тела. Так я и сделал, в первую очередь сделав фотографии её ножек, попы и киски, а потом сфоткав лицо. Анна не слишком хотела фотографироваться, но я не придал этому значения. Теперь надо все зашифровать и закинуть в удаленный сервис на долгое хранение, а с телефона удалить.
Я подождал полчаса пока её истерика закончится, но маленькой наказанной девочке хотелось только изливать свои слёзы в одеяло. Сергей не врал, когда говорил, что истерика это её последний способ добиться желаемого. Так продолжаться не должно. Я подошёл к своей спортивной сумке и достал оттуда ещё одну заранее запасённую вещь. Шприц и успокоительное. Я снял колпачок с иглы, воткнул иглу шприца в бутылочку и набрал оттуда 2 мл Реланиума. Также я взял ватки для уколов, которые уже были промочены спиртом. Я развернулся и понял, что Аня глядела на меня и то, что я делаю. Увидев шприц в моей руке, она замычала в страхе и замотала головой.
— Не волнуйся, это успокоительное. Я не буду делать тебе ничего плохого, просто укольчик, чтобы ты расслабилась и перестала плакать.
Аня повернулась на бок, желая прикрыть свою мишень и все ещё мыча. Из её заплаканных глаз все ещё лились слёзы на красное зарёванное лицо. Я подошёл к кровати, Аня начала вертеться, пытаясь защититься. Я забрался на кровать, прижал её к подушке и одеялу, потом сел ей на поясницу, придавливая её, её попа все ещё была самым высоким местом её тела. К тому же попа была голая, а ноги привязаны к кровати. В общем, избежать укола успокоительного маленькая истеричка никак не могла. Девочка мычала изо всех сил, сжимала и разжимала беззащитные ягодицы и ножки, вертясь как уж и мешая мне прицелиться.
— Не вертись, ты всё равно не сможешь избежать этого.
Ваткой я потёр будущее место укола, Аня сжала ягодицы и вжала их в подушку, хотя на самом деле мне стало только проще, ведь теперь зад не крутился влево-вправо. Взмах, укол, бессмысленный девичий писк, и я быстро ввожу лекарство, заставляя Аню издать звук раненного животного. Введя лекарство в попу, я прикладываю ватку, вытаскиваю шприц и кладу его рядом с собой. Я глажу эту выпоротую красную попу, заставляя лекарство растечься. Аня продолжает мычать, но уже сдавленно. Похоже, она смирилась со своей судьбой. Через пару минут, Анна перестаёт мычать и пытаться крутиться. Она лишь ровно сопит.
Я начал снимать с её ног те привязки, ещё раз насладившись видом киски, которая была выпячена на показ из-за подушки и раздвинутых ног. Ох как же мне хотелось припасть к ней и начать лакать своим языком, доведя Аню до оргазма против её воли. Закончив с привязью, я левой рукой взялся за её воротник, и начал поднимать Аню, в этот же момент я сунул свою правую руку ей между ног, Аня отреагировала моментально, сжав разведённые ноги, которые более ничто не держало. Но теперь мне было всё равно. Я пару раз погладил пальцами между её губ, чтобы обнаружить, что моя девочка совершенно сухая. Эх, я зря надеялся почувствовать там мокренькую возбужденную киску. Я уже замечтался как я сниму с неё кляп, разверну к себе, посмотрю сверху вниз долгим взглядом ей в глаза, а затем, не обращая внимания на её попытку увернуться, целую её в губы. Да, замечтался. Я вытаскиваю руку из её плотно сжатых ног, делая вид, что ничего не было и расстегиваю её кляп, находясь позади неё. Я отпускаю цепочку кляпа, и он падает на постель, я поворачиваю Аню к себе лицом и смотрю на неё сверху вниз. Она не смотрит на меня, она смотрит в сторону:
— Зачем ты это сделал?
— Потому что я твой друг и больше не мог терпеть твоих истерик и хамства. Ты сама виновата.
— Я всё Сергею расскажу
— Сколько угодно. А сейчас в угол. Твоё наказание ещё не закончилось.
Она быстро повернулась на меня. “Ну уж нет”, — вскрикнула она, попытавшись встать. Я сжал свои руки, в которых держал Аню за смирительную рубашку, в которую Анна всё ещё была заперта. Сев на край кровати, я рывком закинул Анну к себе на коленки голой попой наверх: «Тебе ещё вспытать? Вспытать? Ну говори» Девушка пыталась вертеться и ударить меня ногами, но я захватил их своей ногой и прижал к кровати. Так как руки маленькой принцессы были скованы в тканенной тюрьме, больше она ничем защититься не могла, и лишь её красная от ремня попа крутилась туда-сюда, в тщетных попытках не получить добавки мужской ладонью. Я очень не хотел этого делать, но сейчас я уже вынужден. Она очень гордая, и это будет огромный удар для неё. «Ну что, добавить?!». Молчание, ШЛЕП ШЛЕП, “Прекрати, больно”, “Добавить, нет?”, молчание.
— Я сейчас возьму твои тапочки с твердой подошвой и ими же тебе всыплю по заду. Говори, добавить?
— … Не надо… , — начала говорить Анна, усмиряя свою гордость
— Что не надо?
— Добавлять
— Что добавлять?
— То, что ты делаешь?
— А что я делаю? Ну, говори целиком
— … Не надо меня шлепать, — сказала девочка, еле вытащив из себя эти фразы, сминая свой стыд
— А что я только что сделал? Давай, опиши что я только что сделал
Уткнув свою голову в одеяло, лежавшее подле меня, Аня, запинаясь, рассказала, что я выпорол её за хамство и истерики. Когда она закончилась, она вся покраснела от стыда. Я схватил её за ухо, поднял и повёл в угол: “Ай, не надо за ухо! Только не за ухо! Нет!”. Доведя девочку до угла, я приказал ей встать на колени и смотреть только в угол, пригрозя добавкой из ремня, ладони и тапка в случае ослушания и специально заставил её повторить, что она поняла, что если не будет стоять ровно и пялиться в угол, то я её ещё раз отшлепаю.
Отойдя и сев на постель, я стал смотреть на эту картину, когда поникшая некогда гордая Аня, свесив голову стоит в углу, а её голая выпоротая попа, которую она даже не может закрыть, видна всем, кто смог бы зайти в эту комнату. Я сделал ещё пару фотографий и так ей и сказал, что теперь у меня есть запись видео с её поркой и куча её голых фотографий. Она очень сильно смутилась и сжала ягодицы, её красные от стыда ушки были видны через половину её комнаты. Но слов она не произнесла. Неслышно для неё я расстегнул пуговицы на джинсах и взяв свой твердый член сквозь трусы, несколько раз провёл туда сюда. Реакция моего тела не заставила себя ждать. В отличии от выпоротой девушки, стоявшей в углу, я ну очень возбудился. Я старался сохранять дыхание, чтобы моих глубоких вздохов во время оргазма не было слышно Ане. Потом я также тихо застегнулся.
Понаблюдав за Аней и сделав пару комментариев о её красной попе, её теле в целом и её мокрой киске (Аня, услышав это, хотела огрызнуться, но из её уст послышалось только возмущённое “цк”), я решил что с неё хватит.
— Встань и подойди сюда.
Анна попыталась подняться на ноги, но от пережитых чувств у неё кружилась голова, поэтому она плюхнулась на колено и уткнулась лицом в стену. Я быстро вскочил и подошёл к ней. Это уже не шутки. Я начал развязывать её из смирительной рубашки, и когда мне оставалось только снять с неё саму ткань, я поднял Анну, свесившую голову, к себе на руки и понёс к кровати. Я снял с Анны рубашку, оставив мою девочку совсем голой. Я прошёлся взглядом по её прекрасному и такому желанному телу, раскрасневшимуся от пота и жара. Даже её грудь была красной, а девушка с закрытыми глазами только вздыхала и выдыхала. Откинув рубашку в сторону, я положил на Анну сверху легкое одеяло, а её голова оказалась у меня на коленях. Я легко гладил её по красной горячей щеке и по волосам до того момента как она очнулась.
Очнувшись, она села на постели и свернулась в одеяло ещё сильнее. Она злостно смотрела на меня, явно ожидая моего ухода. Я сложил все вещи в свою спортивную сумку и, молча направился к выходу. Надев свои башмаки, я открыл дверь, за мной в халате прошла Аня и перед тем как покинуть предбанник, место между двумя квартирами, я повернулся к ней, сделав шаг вперёд и протянув руку её щеке. Она отпрянула, отвернув голову, и закрывшись рукой. Ну что ж, это тоже было предсказуемо. Я вышел из второй двери и вызвал лифт, Аня же закрыла дверь, смотря в пол и не поднимая на меня взгляд.
Когда я ехал домой, я представлял как она зашла в ванную и стояла голой под душем, смывая с себя всё, что произошло, а потом любуется в зеркало на свою красную напоротую попу, потирая её, чтобы хотябы часть раздражения ушла. А ночью ложиться спать на живот, всё ещё потирая свой зад, не в силах облегчить боль. Сам же я этой ночью не спал. Фотографии, видео и умыкнутая, снятая с моей любимой футболка не давали мне это сделать. Её запах и эти фотографии всё, что у меня от неё осталось.